— Это не грязь, Софьюшка, а казачий оберег.
— Оберег!? — вопросительно прикусила она губу. — А что это — о–бе–рег?
— Навроде нательной ладанки, он спасает человека и его скотину от всех несчастий и напастий.
Некоторое время девушка не сводила со спутника изумленно–недоуменного взгляда, затем с участием, похожим на понимание забот маленького ребенка, улыбнулась и заняла свое место. Больше она никогда не заводила разговор на эту тему. +
Путники добрались до крохотной лужайки посреди дубовой рощи лишь тогда, когда на небе засиял тонкий лунный серп. Дарган бросил бурку между корнями, вместо подушки подкинул один из мешков с туалетами падавшей от усталости подружки и занялся стреноживанием коней. О костре нечего было мечтать, за все время они не повстречали ни одного ручья — так хорошо дубы высасывали подпочвенную воду, во вторых, сил оставалось только на то, чтобы задать корма лошадям. Сняв уздечки, чтобы животные не поранили десна о загубники, Дарган глотнул из баклажки кисловатого на вкус вина и упал рядом с девушкой подрубленным столбом.
Прошло несколько дней с тех пор, как Дарган со спутницей пристроились в хвост войсковому обозу с кухнями, палатками, обмундированием и прочими, не нужными больше, армейскими атрибутами. Позади остались убранные поля неласковой Германии с половиной польской территории. Проехать по немецким землям как по Франции — наскоком — не получилось, на первом же перекрестке их едва не арестовали придирчивые немецкие патрули. Если в поверженной республике до сих пор восстанавливался порядок, то в восьмисотлетнем рейхе этот порядок не нарушался никогда, даже во времена охоты на ведьм. Они с трудом сумели оторваться от вооруженных острыми алебардами кнехтов, сидящих на широкогрудых жеребцах, и теперь тащились между разномастыми верховыми и пешими солдатами, отмеченными свежими и поджившими ранами, между санитарами и медсестрами в надвинутых на лбы белых платках с красными крестами. Дарган сменил черкеску на солдатский мундир, спрятав под ремнем лишь походный ножик, он понял, что в кавказской одежде его узнает и арестует любой патруль, ведь гусары охотились за терским казаком с француженкой. Ему перевязали ранение, впрочем, рана почти затянулась сама. Как ни верил он в безопасность места, в которое спрятал деньги с сокровищами, червячок сомнений не покинул его ни разу. Тыловым крысам стоило только зацепиться, и клубок ниток начал бы разматываться сам. Среди офицеров нашлось немало таких, которые сносно говорили по французски, спутница отводила с ними душу, заодно заучивая русские слова. Она оказалась способной ученицей, там, где появлялась, слышались взрывы хохота, почти безобидные шутки, а нередко и звон гитарных струн. Русский народ восприимчив, стоило кому–то подсмотреть, как союзники французов испанские волонтеры перебирают натянутые на грифы жилочки, как в следующий раз дерево гитар издавало уже звуки русские.
Но не это было главным, дело заключалось в том, что обоз нагоняли вестовые, привозившие пакеты с различными приказами. Армия походила на организм, продолжавший снабжать кровью даже отслужившие части. В один из таких набегов показалось, что командир колонны взялся за проверку личного состава, на остановках он поочередно выстраивал подразделения, выкрикивал по списку бойцов. Очередь приближалась к хвосту, в котором нашли место все, догнавшие обоз в пути. И еще был повод для размышлений. Как–то вечером, когда часть разбила бивуак недалеко от дороги, затеялся очередной концерт с песнями, плясками, с переодеваниями. Особенно любили поглазеть на разгромивших Наполеона русских жители окрестных селений, они приходили толпами, приносили продукты питания. Когда объявили привал, девушка подмигнула Даргану, скинула на землю мешок с приданным. Он понял, что спутница решила облачиться в лучшие свои наряды. Он не был против, пока они ехали по территориям европейских стран, хотя чувства воспитанного в условиях гор человека нередко заставляли вспыхивать серые зрачки. Но в тот раз рядом с девушкой оказался подпоручик уланского полка, получивший ранение в бою под Фонтенбло. Юнец из благородной семьи вдрызг проигрался в карты, все знали его как отъявленного должника. Со спутницей Даргана его связывало знание французского языка и не менее прекрасный голос, которым он подпевал девушке, играя на гитаре.
Сбросив мешок на землю, спутница потянула на себя одно из платьев с пышными оборками. Отложив его в сторону, выдернула жесткий корсет со множеством шнурков. Наблюдавший за действиями Дарган улыбался, он тоже учился привыкать к чудачествам супруги. Подпоручик его не интересовал, он не усматривал в нем мужчину, за драгоценности не переживал тоже, они были запрятаны почти на дно мешка. Но видимо во время скачек вещи переместились, из середины показалась пачка банкнот по сто рублей, упала на землю. Девушка среагировала моментально, она присела на корточки, подцепила деньги пальцами и кинула их обратно. Все произошло за доли времени, но его хватило, чтобы брови подпоручика поползли вверх, а глаза округлились.
— О, мадемуазель Софи, — хрипловато проговорил он по французски. — Вы богатая женщина, у вас столько денег!
— Вы ошибаетесь, господин подпоручик, это всего лишь пакет погашенных счетов из банка, — накрывая волосами вспыхнувшее пламенем лицо, отозвалась спутница. — Деньги вам мерещатся уже везде.
— Но на них стояла цифра сто и портрет…
— Правильно, бумаги стоимостью по сто франков, а портрет королевы Марии Медичи. Я сама заметила, что счета здорово походят на русские деньги.
— Не может бы–ыть… — протянул подпоручик, забывая захлопнуть рот.
Такую сцену подсмотрел Дарган. В груди у него возникло неприятное ощущение от того, что поспешность у спутницы получилась как бы наигранной, словно она не придала событию особого значения. Впрочем, так оно и было, привыкшая все измерять мерками французского высшего общества, считавшая подпоручика повесой, гораздым делать лишь карточные долги, девушка не верила, что ее новый знакомый способен на подлости. Но сам Дарган больше не сводил глаз ни с дончака с поклажей, ни с подпоручика, находившего малейший повод, чтобы быть поближе к мадемуазель Софи.
Вскоре тревога перевалила ту черту, после которой голову начинают терзать дурные мысли. Все смешалось: и подозрения по поводу вестовых, и устраивание проверок личному составу, и ревность к подружке, так беспечно кружившей мозги подпоручику, который в любой момент был способен проболтаться о виденных им деньгах. Дарган пришел к решению, что обоз надо покидать, пока одна из причин не выстрелила в упор, тем более, место нахождения тому благоприятствовало. Поляки понимали русский язык, могли спрятать у себя или указать правильное направление, тем самым мстя русским царям, прибравшим Польшу к рукам. К тому же, пути до России осталось не так уж много.
